timelets

У моей старшей сестры в институте был знакомый по группе Витя, который жил в общаге на Х. проспекте. Витя приехал учиться откуда-то с Западной Украины и, в принципе, не сильно отличался от всех остальных больших странных студентов. Если бы не одна более странная странность: Витя считал черный чай источником всех желудочных болезней и заваривал себе исключительно травяные настойки. Хранил он свои травы в специальных металлических коробочках, выстланных специальными тряпочными мешочками. Приезжая с каникул, Витя привозил большие пахучие пакеты сушеных трав и аккуратно раскладывал их в свои маленькие мешочки-коробочки. Его соседи по комнате были парни с Урала, которые кроме черного чая пили только водку, иногда разбавляя ее пивом. Витю они считали безобидным чудаком и не трогали, даже по пьяни. [так говорила мне тогда сестра, но сейчас я в это слабо верю]
...

В Америке, особенно поначалу, нас потрясло изобилие и разнообразие продуктов, в том числе и чая. По советской привычке, мы набросились на индийский-цейлонский, заваривая его покрепче, как в бородатой шутке "Евреи не жалейте заварки." Через некоторое время у меня начал немного побаливать желудок, и родители решили, что это от непривычной "слишком разнообразной" американской еды. Начались разговоры про диету, то нельзя, это нельзя, пока однажды мне не приснился Витя со своими травами. И я перестал пить черный чай. И желудок перестал болеть. Ура! Спасибо, Витя!

Man is not only that which he conceives himself to be, but that which he wills himself to be, and since he conceives of himself only after he exists, just as he wills himself to be after being thrown into existence, man is nothing other than what he makes of himself. This is the first principle of existentialism.

--- Jean Paul Sarter, Existentialism is Humanism, 2007. p. 22.

После болезни, мама долго не хотела, чтобы я занимался спортом. Врачи ее убедили, что мне нельзя сильно потеть и потом переохлаждаться. [Через несколько лет после приезда в Америку я узнал у местного педиатора, чем я тогда заболел в первом классе. Оказалось, что ... Но переохлаждение там было почти не при чем. Каждый раз, когда я на улице гонял в футбол или хоккей и приходил домой взмыленный, мне сильно влетало. Но это отдельная история.] В конце концов, мама сдалась, и меня отдали заниматься фехтованием. Муж одной из маминых сотрудниц был тренером в местной ДЮСШ и пообещал, что будет внимательно следить, чтобы я "не переохлаждался."

На тренировки надо было ездить два раза в неделю 30 минут на автобусе в одну сторону. Ездил я постоянно сам, и никому в голову не приходило, что 10-летнему ребенку нельзя мотаться в транспорте одному. На фехтовании было мало детей, и мне это нравилось, потому что часто мы с тренером оказывались один-на-один. Практически, я получал бесплатные частные уроки! Когда другие дети, даже более старшие, все-таки приходили, мне было достаточно легко у них выигрывать. Еще фехтование пригодилось в дворе, когда мы с мальчишками играли в рыцарей. У нас были мечи, выструганные из досок, и щиты из фанеры. Мы с приятелем сражались парой, спина к спине, как гладиаторы в фильмах, и были неофициальными чемпионами среди такой же малышни.

Своей рапиры, маски и нагрудника у меня не было, поэтому тренироваться я мог только в ДЮСШ. Там мы пользовались общим оружием и защитой: кто первых схватил получше, тот и герой. До сих пор помню запах чужого пота у себя в маске и скользкую, разболтанную ручку рапиры в ладони. И все равно у меня хорошо получалось. Где-то через года полтора-два занятий меня выставили на соревнования ближайших ДЮСШ и я выиграл! Потом выиграл приз в более старшей категории уже на городе. Тут мой тренер обрадовался и подарил мне мое новое личное оружие. Это было одно из самых радостных событий в моей жизни — я почувствовал себя настоящим мушкетером, хотя в битком набитом автобусе ездить стало гораздо сложнее.

А потом были летние каникулы, и в конце августа тренера сбило грузовиком насмерть. Из разговоров родителей я понял, что он, оказывается, сильно выпивал. Один раз, возвращаясь домой "под градусом", он решил перебежать дорогу. И не успел.

Очень жалко. Огромное ему спасибо за то, что научил меня сражаться один-на-один. И за личное оружие!

С седьмого класса я вел шифрованные дневники (идея пришла из книжки о Леонардо да Винчи.) Сейчас бы они пригодились для Thanks a thousand проекта, но когда мы уезжали из СССР, родители убедили меня их не брать. Мама с папой боялись, что пограничники остановят и не выпустят "до выяснения." За пару дней до отъезда, отец отвез все мои тетрадки на дачу и сжег. У меня рука не поднималась это сделать.

Такие дела.

А еще на день Советской Пионерии мы ходили в поход по местам боевой славы нашей героической танковой дивизии. С ночевкой в палатках! Руководили походами школьный военрук и старшая пионервожатая Катя. Главным событием похода был ночной костер и соревнование по сборке-разборке автоматов Калашникова.

Жечь костры я очень любил; меня отец научил разжигать их одной спичкой даже зимой на снегу. Но костры в походе были особенными, потому что Катя варила на них суп из овощей, сушеных грибов и тушенки. Это был и есть самый вкусный в мире суп, с дымом и черными солдатскими сухарями. Я его и сейчас постоянно варю (правда, без тушенки и с "гораздо более лучшими" овощами). Он у нас в семье так и называется "Kahteen soupchick."

Спасибо, Катя!

За пару недель то начала первого класса я вдруг заболел. Врачи в местной детской поликлинике ничего не могли сделать. Даже во взрослой поликлинике мне не могли поставить диагноз. (бедная моя мама. как она намучилась от тех хождений по врачам).

Где-то к концу сентября я оказался в стационаре педиатрического института. Это было ужасно: непонятная болезнь, одиночество (маму пускали очень редко), неприятная еда, решетки на окнах, постоянный поток врачей и медстудентов, которые трогали меня холодными влажными пальцами и вертели, как эспонат... Мне казалось, я уже никогда не поправлюсь.

По вечерам, врачи уходили, и нами занималась процедурная медсестра. Студентка, наверное. Мы, больные дети, стояли вокруг нее, и она по очереди давала нам таблетки, делала уколы и намазывала болячки. Наверное, в какой-то момент, я ей сказал, что не верю в свое выздоровление. Она внимательно посмотрела мне в глаза и сказала: Видишь мальчика Витю? У него болезнь гораздо хуже, чем у тебя, но он держится молодцом и верит, что поправится. Поэтому он обязательно поправится. Нельзя не верить!

Витина болезнь, действительно, была гораздо хуже моей, но вел себя он совершенно по-другому. Он, действительно, верил, что выздоровеет, и эта вера была видна в каждом его движении и общении с людьми: детьми и взрослыми. И я тоже решил поверить. И поверил. И через несколько дней выздоровел.

Огромное спасибо той медсестре и мальчику Вите! Надеюсь, он тоже выздоровел.

Когда мне было 3 года, папа получил двухкомнатную квартиру в военном городке. Дом был четырехэтажный, из белого кирпича, во дворе песочница, а за домом огромная поляна с соснами. Почти сразу за поляной - КПП и забор военной части.

Одно из первых воспоминаний детства: я играю в песочнице, а потом иду с мальчишками по поляне в сторону части, чтобы "смотреть, как солдаты играют в футбол." Пролезаем через дыру в заборе, но вдруг все куда-то исчезают, и я остаюсь один. Иду вперед и вижу огромные ревущие танки. Один танк останавливается прямо передо мной. Из него вылезает солдат в шлеме и спрашивает, как меня зовут. Он берет меня за руку, и мы идем по танковому тракту в сторону ворот КПП, оттуда через поляну к нашему дому, а навстречу нам бежит плачущая мама. Наверное, мне тогда здорово попало от родителей, потому что в часть через забор я больше не лазал.

Спасибо тебе неизвестный танкист в шлеме, что увидел меня и остановил свой танк.